«Мужественно работать»: Марина Брусникина — о поколениях и приоритетах
. Интервью с режиссером спектакля «Лето Господне» по Ивану ШмелевуБрусникина — о новом спектакле: «Лето Господне» — признание в любви к России»
Марина Брусникина
20 марта в Российском академическом молодежном театре сыграли премьерный спектакль «Лето Господне» по роману Ивана Шмелева. Постановку выпустила главный режиссер РАМТа и художественный руководитель «Практики» Марина Брусникина, сделавшая себе имя в том числе благодаря точным переносам прозаических текстов на театральную сцену.
По просьбе РБК Life журналист и режиссер Елена Смородинова поговорила с Брусникиной о романе Шмелева, разорванности связей с предыдущими поколениями и приходе одного мира на место другого.
Режиссер рассказала, почему роман «Лето Господне» — это признание в любви к России, как ей удается совмещать разные роли в разных театрах и почему она никогда не хотела занимать никаких позиций в «Мастерской Брусникина». Естественно, один из самых известных независимых театров мы тоже обсудили.
— «Лето Господне» в РАМТе, если не ошибаюсь, первая постановка романа Ивана Шмелева?
— Признаюсь, я никогда не слышала о постановке этого текста на сцене, но оказалось, что спектакль «Лето Господне» шел в Омске, поэтому мы говорим, что это первая постановка в Москве.
— Почему вы решили поработать с этим материалом и как делали инсценировку?
— Я прочитала роман Шмелева очень давно, он меня поразил и занял отдельное место в душе — сразу для себя решила, что рано или поздно его поставлю. Лет шесть назад говорила об этом Алексею Владимировичу Бородину (худрук РАМТа. — РБК Life). И когда он пригласил меня в РАМТ главным режиссером, то напомнил про эту идею. Инсценировку я обычно делаю сама, считаю, что так получается концептуальнее. Но сейчас понимала, что у меня просто не хватит ресурсов. Над спектаклем «Здесь дом стоял» мы работали вместе с драматургом Андреем Стадниковым, и я попросила его помочь с массивом текста Шмелева. Он создал расширенную инсценировку, которая в процессе репетиций сократилась примерно вдвое.
Сцена из спектакля «Лето Господне»
— Когда вы прочитали «Лето Господне» впервые, была какая-то сцена, которая вам показалась важной, и она сейчас вошла в спектакль?
— Маша с Денисом на Москве-реке. В первой версии инсценировки этой сцены, кстати, не было, я попросила Андрея ее вернуть. Вообще, меня поразила конструкция текста Шмелева: движение от праздников к скорбям, уничтожение и разрушение красоты этой жизни. Текст — сначала невероятно светлый, чистый, прямо искрящийся солнцем — к финалу затягивается громадными черными тучами.
— О чем вы ставите спектакль? Кажется, что он про уход старого мира и становление нового, непонятного.
— Привычный мир может исчезать, и ничего с этим поделать нельзя. В романе Шмелева поражает, как их мир — мир огромной красоты и мощных традиций — рухнул в никуда. Ощущение перерубленных корней, которое возникло у русских людей после революции, так никуда и не делось, оно свойственно многим из нас. Сейчас очень немногие люди в России могут проследить свою родословную, часто семейные истории нужно раскапывать и искать.
В памяти почти каждой семьи многое скрыто, потому что люди боялись за будущее своих детей, и этот страх стал генетическим. Например, моя прекрасная бабушка понимала, что какие-то вещи нам рассказывать нельзя. И, наверное, именно это сильно отличает русских от жителей других стран, где не было такой «перекопанности».
Роман Шмелева — про наши корни, про нашу историю. Как так получилось, что от большой семьи Шмелевых ничего не осталось? Отец писателя занимался всеми увеселительными мероприятиями в Москве, организовывал праздничные шествия и выносы икон, зимой строил ледяные горки, его плотники были представлены царю, семья много делала для города.
На месте дома Шмелевых сейчас располагается Университет мировых цивилизаций. Вместо храма Казанской иконы Божьей Матери, построенного семьей Шмелевых, — здание МВД. Даже могила Шмелевых на Донском кладбище утеряна. Иван Шмелев, написав «Лето Господне», сохранил воспоминания о своих родных. И этот роман — абсолютное признание в любви России.
Сцена из спектакля «Лето Господне»
— Когда звучит имя Шмелева, сразу память подтягивает тег «русское зарубежье».
— Да, в русском зарубежье были замечательные писатели: Бунин, Замятин, Газданов и другие. Кто-то уехал, кто-то остался и здесь погиб, кто-то состоялся, а кто-то нет. То время было жестоко к людям. Но среди них Шмелев стоит отдельно, и в эмиграции тоже. В одном интервью он сказал, что пишет для того, чтобы жить. В чужой стране для него колоссальной поддержкой было все, что касалось русской культуры, православия.
— Должность главного режиссера РАМТа вы совмещаете с художественным руководством театром «Практика». Давайте поговорим о нем.
— Когда я пришла в «Практику», мне было важно ставить там самой — чтобы понять, как работает команда, коллектив. Мы притирались друг к другу. Да, «Практика» — театр без труппы, но все равно там обрастаешь людьми: в тебе заинтересованы актеры, ты должен составлять репертуар, интересный зрителям. Я обязана сделать так, чтобы публика ходила в театр. Слава богу, за шесть лет, что я в «Практике», мы пережили и ковид, и ремонт, переезд в Музей Москвы и обратно, и не потеряли ни публику, ни популярность.
Сейчас все наладилось, поэтому вот уже два сезона я сама не выпускала там спектакли, в следующем обязательно сделаю.
— Как вы «распределяетесь» между РАМТом, «Практикой», преподаванием в Школе-студии МХАТ?
— Переключаюсь. Расставляю приоритеты. Я всю жизнь работала в нескольких местах: если в данный момент мне важно вот это, значит, в другом месте я буду на телефоне, наездами. Плюс в «Практике» у меня собрана очень хорошая команда, директор, которая хочет, чтобы дело делалось. В РАМТе есть Алексей Владимирович Бородин и им собранная команда. Не могу сказать, что все на меня свалилось, наоборот, сейчас гармоничный период.
— «Практика» сейчас и «Практика», какой она начиналась, — совсем разные театры.
— Да, некоторые спектакли, которые шли при Боякове, в настоящее время кажутся не очень уместными. Но, на мой взгляд, у этих работ и не предполагалось долгой жизни. Сейчас публика уже может и не принять какой-то материал. У нас был опыт с одной постановкой, где, с моей точки зрения, не было ничего особо провокационного, но многие зрители уходили. Время сильно поменялось.
Люди не перестали писать, им по-прежнему нужно высказываться по поводу актуальных проблем. И у нас, как у театра, есть определенная задача — открывать новые имена и давать возможность этим людям проявляться. Поэтому в сезон нужно ставить один эксперимент, выпускать хит и обязательно что-то должны делать наши резиденты…
Марина Брусникина на репетиции спектакля «Лето Господне»
— Театралы сейчас очень переживают по поводу введения именных билетов. Вас в РАМТе это не коснется, а «Практику» как раз затронет. Что вы думаете по поводу этой инициативы?
— Для «Практики» это не такая большая проблема, потому что у нас немного мест — 80 в одном зале и 60 в другом, плюс хорошие продажи. Именные билеты — проект, который, как все новое, естественно, вызывает опасения. Наверное, в этом предложении есть определенная логика, оно же не просто так взялось, не на пустом месте возникло. Поэтому посмотрим, как все дальше будет развиваться.
— Вы много лет преподаете в Школе-студии МХАТ. Как вам кажется, у ваших нынешних студентов есть потенциал стать театром, как когда-то стало с курсом Дмитрия Брусникина? Или влиться в «Мастерскую Брусникина»?
— Да, «Мастерская Брусникина» как бренд, как отдельный театр (мы ее называем «средней «Мастерской») существует уже десять лет вопреки обстоятельствам — все эти десять лет у них нет даже своего здания.
Меня часто ассоциируют с «Мастерской Брусникина» как с театром, но это неправильно. Я преподавала на этом курсе в школе-студии, но я никогда не хотела занимать каких-то позиций в «Мастерской» как в театре, потому что это было делом Дмитрия Брусникина. И сейчас «Мастерская» — один из резидентов в театре «Практика».
На прошлом курсе, который выпускался уже без Брусникина, было пять замечательных человек, которые захотели влиться в «Мастерскую». Ситуация сегодня такова, что они, будучи артистами «Мастерской», должны все время где-то еще работать, зарабатывать деньги. Но все они невероятно мобильные, вводят друг друга в спектакли, когда требуются замены, и многие студенты нашего второго курса в Школе-студии МХАТ уже репетируют и играют в спектаклях «Мастерской». Так что это некая самовоспроизводимая система.
Интересно, что и нынешние педагоги «Мастерской» учились у Брусникина, на его совместном курсе с Романом Козаком. Саша Урсуляк, например. Так что мы будто большая-большая планета Брусникина.
— Ваши выпускники с вами советуются — по поводу работы или по поводу жизни?
— Конечно, остаются человеческие связи. Бывшие студенты часто зовут меня на спектакли. И обидно, что все посмотреть не удается: времени не хватает. Не так давно я ходила в Маяковку, там в «Онегине» играют трое наших выпускников. Очень порадовалась за них, они прекрасно работают. Здорово, когда у ребят все складывается. И «Мастерскую» выпускники не бросают: приходят на самостоятельные показы, на отрывки тоже ходят, ассистируют. Эти связи остаются на всю жизнь.
Марина Брусникина на репетиции спектакля «Лето Господне»
— Студенты задают вам вопрос, как, например, поддержать себя в непростой период?
— Я такой человек, что никогда ни к кому не лезу с расспросами, и мне кажется, что ко мне особо «не лезут» с такими вопросами. Если просят совета, конечно, я подскажу. Возможно, мои поступки могут служить неким примером. Мои студенты видят, как я работаю, как выкладываюсь, что делаю. Установка у нас, у меня, наверное, такая: мужественно работать.
