«Да, я не рокерша»: Елизавета Боярская — о театре, кино и себе настоящей
. Интервью с актрисой МДТ к выходу сериала «Опасная близость»Елизавета Боярская — о себе настоящей: «Я никогда не стремилась быть идеальной»
20 марта в онлайн-кинотеатре Start вышла «Опасная близость» — восьмисерийная история о том, как одна авария меняет жизни ранее не знакомых друг с другом людей. Главную роль — пластического хирурга, сильной и привыкшей быть безупречной Анны — играет Елизавета Боярская.
По просьбе РБК Life журналист и режиссер Елена Смородинова поговорила с Елизаветой о премьере сериала, работе в театре и социальных ролях. Боярская рассказала, в чем совсем не похожа на свою героиню и как поддержкой в сложные времена может стать репертуар МДТ, где она с окончания Санкт-Петербургской театральной академии играет, например, Женю в «Жизни и судьбе» Гроссмана и Варвару в новой версии «Братьев и сестер» Абрамова.
— Начнем разговор с премьеры сериала «Опасная близость». Почему вы согласились на этот проект? Что в нем заинтересовало?
— Обычно я начинаю со сценария. Самый главный критерий для меня. Если сценарий мне понравился, выясняю, кто режиссер, какие будут партнеры, встречаюсь с режиссером, пытаясь понять, как он видит эту историю. И если все во мне отзывается, то соглашаюсь. Но в этот раз все было иначе. С режиссером Иваном Китаевым я уже работала на картине «Без правил», и он стал моим близким другом. Когда он рассказал про сценарий «Близости», я согласилась.
— Вообще без раздумий? Это же мог быть совершенно другой результат.
— Во-первых, я знаю совершенно точно, что он никогда не возьмется за что-то проходное, неинтересное и не сможет сделать неталантливо. Иван — человек избирательный. Сейчас кино и сериалов очень много, часто они снимаются в потоке. Я знаю режиссеров, которые один сериал начинают, параллельно работают уже на другом и где-то по ночам смотрят, как кто-то другой за них смонтировал предыдущий сериал. Иван Китаев долго вынашивает проект, пишет вместе с автором, потом долго готовится, тщательно относится к кастингу, сам монтирует все, отслеживает каждую секунду музыки — от начала до конца проект идет в сопровождении режиссера.
Кадр из сериала «Опасная близость»
Иван — ученик Марка Анатольевича Захарова, человек очень образованный, театральный, интеллектуальный, он прекрасно знает московских и петербургских артистов, у него всегда очень интересный каст и артисты, которые, может быть, не так часто снимаются. Например, роль моего отца играет Игорь Юрьевич Иванов, замечательный артист Малого драматического театра. Плюс Иван очень хорошо работает с артистами на площадке, что тоже не такая уж распространенная вещь.
Он прекрасно разбирает всю роль вместе с артистами — в конкретной сцене мы всегда знаем, про что мы играем, какое у кого внутреннее действие. Это скорее такой театральный язык, который помогал на площадке по-настоящему проживать историю. Так что сначала меня привлек режиссер. Сценарий тоже крепкий и интересный.
— И роль Анны чем-то вас зацепила?
— Я бы не сказала, что в «Опасной близости» у меня роль, которую я раньше не играла. Анна — взрослая сильная женщина, попавшая в сложную ситуацию. Но это очень классно написано, сюжет развивается быстро и с неожиданными поворотами. Когда я читала, я была очень увлечена. И еще у меня было несколько исторических проектов подряд, и я подумала, что мне нужно выныривать в современность. Я подумала, что этот интересный материал будет правильной для меня очередностью.
Кадр из сериала «Опасная близость»
— Возможно, это несколько наивный вопрос, но, когда вы читаете сценарий и выбираете проект для съемок, думаете ли вы о том, что про это скажет Додин?
— Нет, Лев Абрамович с уважением относится к работе на стороне, он прекрасно понимает, что кино — это не театр и не каждому дается поработать с режиссерами уровня Хлебникова, Попогребского или Быкова. Но артисты снимаются, потому что это работа, это амбиции и заработок. Снимаются почти все в самых разных сериалах: кто-то на платформах, а кто-то в каких-то телевизионных проектах на разных каналах.
Лев Абрамович деликатно к этому относится, с пониманием, что иногда это просто работа, которая должна быть у артиста, чтобы достойно существовать. Иногда можно в формате совета подойти и спросить: есть вот такая история, что вы про это думаете, попросить почитать.
— А вы обсуждали с ним свои проекты?
— Когда я планировала сниматься в «Анне Карениной», Льву Абрамовичу это было интересно, он просил рассказать, как скомпонован сценарий. Мы с ним на эту тему пообщались. Он меня поздравил с таким утверждением и ролью. Я понимаю, насколько ему как руководителю тяжело с нашими графиками — точнее он не сам, разумеется, сводит их, а заведующий труппой. Порой не всегда возможно назначить репетицию, потому что отпущены необходимые артисты. Но с человеческой точки зрения он прекрасно понимает, что для современного артиста, который работает в театре, съемки — важный и интересный аспект творческой жизни и, конечно, заработок.
Кадр из сериала «Анна Каренина» (2017)
— Вы сказали, что такие героини, как в «Опасной близости», у вас уже были.
— Не совсем. Я никогда не играла врача. В данном случае — пластического хирурга. Это очень интересно, я смотрела видео, у нас были консультанты. Мы учились правильно обращаться с инструментами. Очень интересно было... Да, на экране этому не так много времени уделено, это не про больницу сериал. Но достоверность была важна. Мы снимали настоящие операционные и много времени проводили с врачами — это тоже было интересно. И второй момент, я ведь тоже взрослею, и героини качественно меняются. Все равно это новая судьба, новая героиня, ее новый взгляд на отношение к семье. Было много почвы для того, чтобы эту роль сделать насыщенной и правдивой, интересной для зрителя и для себя.
— Например?
— Я никогда в жизни не играла в теннис — для роли мне пришлось научиться этому. Брала занятия и со свойственным мне азартом поняла, что это мне тоже интересно. Бывает, что для роли ты какие-то новые вещи осваиваешь, и потом хочется их себе в жизни оставить, потому что понимаешь, что это очень классно и интересно.
— История этой вашей героини для вас про что? Про то, что жизнь окажется сильнее придуманных правил? Или про то, что нужно сохранять себя в любой ситуации? Или про что-то еще?
— Совершенно верно, это правильно вы все назвали. Я бы сказала еще про то, что важна не картинка безупречной семьи, а реальность того, что в ней происходит. Моя героиня увлеклась тем, чтобы ее жизнь была идеальной, чтобы она сама была идеальной. Такая девочка-отличница, которая всегда должна была быть во всем первой, никогда не подводить папу, потому что он всегда говорил, что дочь должна быть самой успешной, самой лучшей. И вот это желание иметь самую лучшую семью, самую лучшую работу, быть самой первой в институте, сделать клинику самой первой в городе, чтобы там делали самые лучшие пластические операции.
Самая лучшая квартира, самая лучшая собака, самая лучшая дочь, самый лучший муж, самое лучшее все. И в погоне за этой идеальной жизнью она проглядела реальность — когда вскрывается ситуация измены мужа героини и открывается очевидность тотального одиночества, отсутствия взаимопонимания с семьей, собственная уязвимость и слабость.
Мне кажется, это о том, что надо прислушиваться к себе, надо видеть и чувствовать переживания своих близких, быть максимально чуткими по отношению друг к другу. И совершенно неважно, если кому-то со стороны будет казаться, что вы не идеальны. Гораздо важнее иметь хотя бы что-то настоящее, пусть оно маленькое и не такое заметное, пышное, успешное, яркое. Но только ваше.
— Честное слово, не собиралась спрашивать про вашу знаменитую семью, но теперь не могу не спросить. А что вас уберегло от стремления быть идеальной и соответствовать образу дочери известных родителей из интеллигентной петербургской семьи? Или, наоборот, вы знали, что можете позволить себе то, что вам хочется делать?
— Как вам сказать, это на самом деле очень актуальный вопрос. Да, я не рокерша, не езжу на мотоцикле, не употребляю алкоголь или наркотики. Я мама двух мальчиков. И в моей жизни в принципе не происходит такого, что мне хотелось бы очень сильно скрыть. Но все равно я веду такой закрытый образ жизни, потому что совершенно не хочу, чтобы видели, какую жизнь я живу, чем увлекаюсь, как я провожу время с друзьями.
Я всегда понимаю, что когда выхожу, условно говоря, в свет, на какую-нибудь вечеринку или премьеру, — что это тоже часть работы. Мне нужно выбрать роль на вечер. Это не буду я, Лиза Боярская, которая сейчас, говоря с вами по телефону, режет салат с сыном и ждет курьера с ботинками для сына на весну, потому что у него выросла нога и нужны новые. Это другая жизнь. Я не знаю, права я или нет, но я не хочу ее открывать.
Я никогда не стремилась быть идеальной, я хотела быть настоящей. И как раз в этом я кардинально отличаюсь от своей героини, потому что у нас в семье очень важно слышать друг друга и спрашивать: «А что ты чувствуешь?», «А ты сейчас на меня обиделся? Ты на меня сердишься, расскажи, почему». То есть для нас очень важно, чтобы мы друг друга слышали.
Кадр из сериала «Без правил» (2022 год)
— Так было и в родительской семье?
— Нет, так не было. Мне кажется, что это вообще современная тема. Наши родители были заняты тем, чтобы выжить, — им было не до «миндальности». Но я воспринимаю это нормально.
— В одном интервью вы говорите, что у вас два вектора в жизни — это семья и театр. В какой момент вы так решили?
— Так сложилась моя судьба. Думаю, что одним из важных, определяющих мою жизнь событий стало то, что я поступила именно к Додину на курс и потом попала к нему в театр. Это и определило мое отношение к театру. По сей день театр для меня является самой главной работой в жизни.
Я очень избирательно снимаюсь в кино. Хотя люблю кино. Мне нравится совпадать с режиссером, когда нам интересно друг с другом работать, когда я что-то новое для себя и про себя узнаю. Но театр — это чистое творчество, ни с чем не сравнимое. То, что я хочу и требую от профессии, и то, чего она от меня требует, — именно в театре.
— Когда вы узнали, что будете играть Аркадину в «Чайке», вы подумали: «Ну все, я уже не Заречная, возраст…»?
— У нас же почти никогда не бывает распределения ролей, все всё пробуют. А в этот раз должно было быть. Я размышляла, кого же я там буду играть? Ну, Машу, наверно. Аркадиной, возможно, будет Ксения Раппопорт… Потом вспоминаю, как Ксения говорила, что не должна быть занята в репетициях. Продолжаю гадать, кто у нас Аркадина? Я же не могу быть — какая я Аркадина! Я еще молоденькая совсем. Заречной тоже не могу, потому что я уже не такая молоденькая. Я озадачилась немножко, думаю: ну, любопытненько, попробуем, на что это будет похоже.
В нашем театре есть спектакли, которые мы играем много-много лет. В каких-то давно переросли наших героев, а где-то, наоборот, они все еще младше нас. В МДТ это не имеет никакого значения, потому что мы немножко о другом. Мы все-таки о смыслах говорим, а не достоверно переносим любопытный сюжетный ряд, который развлекает зрителя, уставшего после работы.
Сейчас мы праздновали 40-летие «Братьев и сестер». Предыдущий состав играл этот спектакль 30 лет! Они уже все были гораздо старше своих героев (когда заканчивали играть первую версию. — РБК Life). Но никого это не смущало, потому что когда зритель подключается к героям и вместе с ними все проживает, то уже какая разница? Ты не видишь возраст, ты видишь глаза, ты видишь суть.
Елизавета Боярская в спектакле «Чайка»
— В 2023 году МДТ опечатывали, озвучивали довольно абсурдные предписания санитарной инспекции по поводу оставленной помады в буфете. Поменялось ли как-то после этой истории ваше ощущение безопасности? Что в ваш дом могут вторгнуться?
— Понимаю вопрос. Я раньше об этом не думала. Мне казалось, что это невозможно. Будто нет такой силы, которая может повлиять на закрытие театра, если это не ковид, условно говоря. А сейчас это, к сожалению, уже привычное ощущение. Как личное, так и общее. В этом году МДТ 80 лет, и это большое событие и для города, и для театральной общественности. Это все праздновали, у нас была прекрасная выставка. Театр живет, развивается. Очень хочется верить, что дальше будет так же.
— Как вы себя поддерживаете, когда чувствуете то, что так или иначе в воздухе висит? Возможно, репертуар МДТ дает понимание того, что человечество с разным опытом сталкивалось?
— Да, так и есть. Вы абсолютно правы. Просто у нас есть возможность, к счастью, выходить на сцену и рассказывать про людей, про их судьбы, про качества и проявления людей в контексте мировой истории, понимая, что они периодически попадают в самые разные обстоятельства. Какие только испытания не выпадали на долю человечества, какие переживания (внешние и внутренние) не терзали людей — муки совести, животный страх, одиночество, неустроенность, безысходность, жажда мести, власти и так далее. Это все летописным и художественным образом зафиксировано в великих произведениях — и русских драматургов и писателей, и зарубежных.
Конечно, выходя на сцену, мы сами это проживаем. Поэтому, наверное, этот опыт и дает возможность не бездействовать внутренне, справляться, анализировать, рефлексировать. Не только нам, но и нашему зрителю.
Ксения Раппопорт, Татьяна Шестакова, Данила Козловский и Елизавета Боярская в спектакле «Вишневый сад»
— Вам важнее какое-то ощущение собственной правоты, чем внешнее проявление?
— Про меня столько много всего говорят и пишут, что просто даже не хочу к этому прикасаться. О себе я все знаю — что я думаю, что я чувствую, как я отношусь к определенной теме, какая у меня семья, какие у меня отношения с мужем, родителями и детьми, с кем я дружу, с кем не дружу. Больше никто не должен знать. И я совершенно не должна что-то опровергать, подтверждать или комментировать касаемо моей личной жизни. Я для себя эту позицию выбрала достаточно давно. Решила, что пусть это живет отдельно от меня. Есть какая-то вымышленная героиня, можно награждать ее любыми титулами, семейными обстоятельствами — я к этому отношения иметь не буду. Буду жить своей жизнью.
— Как будто бы существуют две актрисы Лизы Боярской. Я мало могу себе представить, чтобы Лизе Боярской, которая играет в МДТ, стали задавать разные личные вопросы.
— Ну, потому что вы интересуетесь немножко другими качествами артистов и смотрите спектакли. Есть, наверное, 70–80% зрителей, которые меня знают, видели меня только в кино и сериалах. Они никогда не видели меня на сцене, просто потому что я артистка петербургского театра. Мы периодически ездим по России на гастроли, но глобально все равно меня знают по кино и каким-то публикациям. Они могут быть самые разные. Одно дело, когда даешь интервью и разговариваешь с журналистом, а совсем другое дело, когда, условно говоря, какие-то новости вырваны из контекста или вообще выдуманы. Люди читают это и выстраивают уже какого-то другого персонажа. Вот есть ты, настоящая, а есть некая Лиза Боярская, которая выстроена из огромного количества новостей, которая не имеет ко мне никакого в принципе отношения. Ну, бог с ним, пусть...
— На одном из редких выступлений (в Новом пространстве Театра наций в 2021 году) Додин сказал: «Тратить энергию на то, что мир просто страшен, — это понятное дело. Но если пытаешься допытаться, а почему, ты — оптимист». Вот в этой парадигме сегодняшнего мира вы оптимист или пессимист?
— Наверное, оптимист. Конечно, иногда находят минуты пессимизма. Они могут быть связаны с внешними обстоятельствами. Но и в том числе с какой-то... безусловной необратимостью жизни. Когда уходят педагоги, когда случаются тяжелые события в жизни, ты понимаешь, что можно сколько угодно радоваться, барахтаться, пытаться понять какие-то истины, но все равно все приходит в одну точку.
И тогда думаешь, как же это чертовски несправедливо.
Сцена из спектакля «Братья и сестры»
В целом, конечно, я оптимист. Когда есть дети, это, с одной стороны, ощущение и страха постоянного, потому что не понимаешь, какая жизнь будет дальше, что их ждет. Но, с другой стороны, дети дарят ощущение безусловного счастья, когда понимаешь, что не нужно, не обязательно решать мировые проблемы и искать мировые смыслы. А есть еще какое-то простое человеческое счастье, ради которого, может быть, мы и рождаемся.
Ради утренних объятий ребенка, который пришел к тебе, лег под бок и обнимает тебя, целует. Или дарит на 8 Марта рисунок, подписанный своей ручкой, которая еще не умеет писать, со смешными ошибками. Это вещи, от которых ты испытываешь невероятное счастье, с которым невозможно ничто сравнить. И тогда понимаешь, что, возможно, в сумме этих набранных точечных ощущений безусловного счастья и есть смысл.
Елизавета Боярская в спектакле «Жизнь и судьба»
— В мелочах.
— Думаю, что не вполне справедливо называть эти вещи мелочами, просто не только в чем-то глобальном и интеллектуально невероятно глубоком, а в чем-то очень простом. Я думаю, что Лев Абрамович это тоже очень хорошо понимает.
В спектакле «Жизнь и судьба» по Гроссману есть прекрасная фраза Иконникова, которая мне очень нравится: «Я не верю в добро, я верю в доброту». Потому что часто чудовищные по своей сути деяния, скажем, как крестовые походы или геноциды, тоже совершались во имя добра. «Но существует житейская человеческая доброта. Это доброта старухи, вынесшей кусок хлеба пленному, доброта солдата, напоившего из фляги раненого врага, это доброта молодости, пожалевшей старость… Это частная доброта отдельного человека к отдельному человеку, доброта без свидетелей, малая, без мысли».
Так вот и счастье, которое ты испытываешь, когда покупаешь цветы у бабули около метро или когда удалось пристроить бездомного котенка или собаку. Сделаешь и чувствуешь, как хорошо стало на душе. Значит, это счастье не менее значимо, чем счастье человечества. Но, постигая такую важную и серьезную профессию как актерство мы, разумеется, не можем не касаться глубинных смыслов. И они не могут нас не терзать. В этом смысл нашей профессии.
