«Действую по наитию»: 90 лет Глебу Панфилову

. Как режиссер видел историю государства и кого считал ее героями

90 лет со дня рождения режиссера Глеба Панфилова: вспоминаем его работы

Обновлено 21 мая 2024, 09:39
<p>Глеб Панфилов</p>
Фото: Mikola Gnisyuk / Global Look Press

Глеб Панфилов

21 мая 90 лет могло бы исполниться Глебу Панфилову - классику советского и российского кино, ученику Трауберга и Габриловича, автору «В огне брода нет», «Вассы», «Начала» и других выдающихся картин. Его не стало 26 августа 2023 года.

РБК Life вспоминает жизнь кинематографиста и рассказывает о его художественном наследии.

«Художественный фильм чем хорош? Вот он уже сделан — и начинает жить самостоятельно, позволяет свободно поразмыслить, сопоставлять, анализировать. Как бы я ни был метафизичен в поиске, а все равно фильм делаю — руками. Делаю — по ремеслу. Но при этом все контролирую интуицией — тем, что называют наитием. Когда же фильм складывается в нечто целое и уже от меня не зависящее, я точно так же испытываю потребность заново обо всем поразмыслить. И даже кое-чему удивиться: какие-то вещи не имеешь в виду — а они получились», — рассуждал Глеб Панфилов в интервью по случаю выхода исторической драмы «Романовы: Венценосная семья» — о последних месяцах жизни главной российской семьи, от Февральской революции до трагедии в Ипатьевском доме в Екатеринбурге.

«Романовы», отснятые еще в 1997 году и прошедшие долгий этап постпродакшена (фильм увидел свет только в 2000-м), попали в тренд. Пока картина была в работе, шли финальные обсуждения канонизации царской семьи и всероссийского покаяния в связи с ее убийством, а в год релиза Русская православная церковь объявила о прославлении семьи в лике православных святых.

Глеб Панфилов задумывал этот фильм не как исторический байопик, близкий к документальному, хотя художники-постановщики изучили немало документов эпохи, чтобы воссоздать атмосферу. Режиссер не изменял себе, когда работал над картиной: обращаясь к истории, говорил о сиюминутном.

Со времен своего режиссерского дебюта «В огне брода нет» (1967) Панфилов от этой схемы не отступал: проводя зрителя через сюжет о жизни простого человека в социуме (любящей женщины, преданной матери, отца семейства, бывшего узника ГУЛАГа), он непременно давал контекст. Герои Панфилова, как главные, так и второстепенные, никогда не висели в воздухе: они встроены в историческую перспективу даже там, где ее практически нет («Начало», «Валентина»).

Свой дебют Панфилов снял, когда ему было 34 года. Вчерашний инженер-химик из Уральского политеха, пересобравший себя в кинематографиста и пока не подкрепивший это звание сколько-нибудь заметными работами, написал сценарий в соавторстве с Евгением Габриловичем. Художественная зарисовка о военно-полевой медсестре, «святой душе» Тане Теткиной, которая уверовала в освободительный огонь революции, в итоге поглотивший ее, зарифмовалась с трагическим периодом российской истории. Киновед и главный редактор журнала «Сеанс» Любовь Аркус писала: «Совершенно непонятно, как в 1968 году, когда не осталось и следов «оттепели», когда идеологические гайки были завинчены до предела, цензура проворонила эту великолепную и умную картину, выразившую трагизм русской истории XX века, и она, к счастью, вышла на экраны».

«Действую по наитию» — этот тезис он часто повторял в интервью, отвечая на недоумения «Как вы это сделали?», «Как догадались?». Догадаться невозможно было и о том, что Инна Чурикова, приглашенная на роль Теткиной, станет музой Панфилова и любовью всей его жизни.

«Она — первоэлемент панфиловской поэтики, — писала кинокритик и киновед Елена Стишова. — Она — язык, женская рифма с безударным последним слогом, отчего жесткая, мужская режиссура Панфилова обретала иную модальность. Повелительное наклонение естественным образом переводилось в сослагательное благодаря психофизической фактуре актрисы, ее тотальной женственности».

Для широкого зрителя, не имеющего привычки следить за дебютами, именно вторая картина Панфилова, «Начало», стала открытием — и режиссера, и актрисы. Задуманная как «Жизнь Жанны д'Арк» лента не имела шанса — советская номенклатура не приняла сценарий о религиозной фанатичке в качестве героини соцреалистического полотна, так что Панфилову пришлось ее туда вписать. И Чурикова, воплотившая образ на экране, совершила невозможное.

Ее Паша, провинциалка, играющая в местном ТЮЗе Бабу Ягу, влюбленная в чужого мужа (Леонид Куравлев), получает роль всей жизни — приговоренной к сожжению на костре Орлеанской девы. Чурикова в одной картине охватывает своей игрой несколько жанров: историческую драму, комедию и мелодраму. Венецианский фестиваль 1971-го признает ее достойной «Золотого льва» за эту работу, а Панфилова — «Серебряного льва» за режиссуру.

Третья картина, «Тема» (1979), пролежала несколько лет на полке, а когда вышла в 1987-м, получила приз Берлинского кинофестиваля — «Золотого медведя». История про писателя, отправившегося в деревню, чтобы написать про могильщика, который собирается покинуть родину навсегда, оказалась уместна в глобальном политическом контексте, крутившемся в Европе вокруг горбачевской перестройки.

Но «Тема» выпала из панфиловского контекста: в 1980-е он вошел с Максимом Горьким и воспоминаниями о начале века, сняв «Вассу» (1983) и получившую на Каннском фестивале приз за художественный вклад «Мать» (1989). Первая — о гибели купеческой семьи. Вторая — о тяжести надежд и их неминуемом крахе. В следующем десятилетии этот дуэт дополнила драма «Романовы: Венценосная семья», образовав если не трилогию по замыслу и таймингу, то по контексту. Если рассматривать три картины вместе, получится кинематографическое историческое путешествие в глубину семейных отношений, судьбы человека, неотделимой от судьбы страны. Изучив огромное количество документов о Николае II и его правлении, Панфилов оттолкнулся от чеховского героя — интеллигента, неспособного на проявление силы, лишенного жестокосердия, а потому обреченного в эпоху, когда «нет предела плохому».

«Россия — это большой народ, живущий на очень большом пространстве. Большой народ нуждается в сильной власти. Как и большие пространства. Иначе просто распадаются связи. Это все, огромное, надо как-то удерживать. Удерживать необязательно в смысле: тащить и не пущать. Осваивать! Недра, угодья должны множиться, страна — цивилизованно развиваться, жизнь — богатеть, только тогда эта громада удерживается в контурах одной страны. Но если ее только охранять — она обязательно развалится. Здесь и заключена наша проблема: мы — охраняем».

Об этом парадоксе и другой дебют — повесть «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына, интерпретированная Панфиловым в «Ивана Денисовича» (2021). Панфилов не стал изображать из Ивана Шухова деревенщину или «брата Василия Теркина», но изобрел «рабочую косточку», придумал «свою историю Ивана Денисовича». В повести ничего не известно о долагерной жизни героя, и поэтому для фильма пришлось создать из ничего биографию. Иван Шухов (Филипп Янковский) прибывает в Москву перед парадом 7 ноября 1941 года, чтобы забрать противотанковую пушку в свою батарею под Волоколамском, возвращается на фронт, попадает в плен, а когда кошмар войны заканчивается — в трудовой лагерь. Зритель видит Шухова в предвкушении скорой свободы — за спиной десять лет лагеря, а впереди — десять дней до долгожданной воли, встречи с родными. Вокруг него, а точнее его взгляда на мир, все время возникают какие-то чудеса, будто Иванушке из сказки попадаются волшебные попутчики и артефакты, а посреди гибельного места столбом стоит счастье одного дня.

«Кино нельзя рассматривать по национальному признаку. Фильмы бывают только хорошие или плохие. Хорошее кино, как правило, окрашено индивидуальностью, посему черты «русскости» в моих фильмах (я ведь здесь родился, вырос и воспитывался), думаю, есть», — размышлял режиссер в одном из интервью журналу «Искусство кино» (1996, № 6). Так и кинематограф Глеба Панфилова национальным назвать нельзя, но неотъемлемой частью контекста русского кино, как и панфиловских героев — неотъемлемой частью контекста исторического и гуманистического взгляда режиссера, — совершенно необходимо. Пусть это не имелось в виду, а просто получилось.

Поделиться