Умер поэт Бахыт Кенжеев. Вспоминаем его произведения и высказывания
. В 1982 году он эмигрировал в Канаду, после переехал в СШАВ 73 года умер поэт Бахыт Кенжеев: вспоминаем его произведения и высказывания
В возрасте 73 лет умер поэт Бахыт Кенжеев. Об этом сообщили в Facebook (входит в корпорацию Meta, признана экстремистской и запрещена в России) певица и поэтесса Вероника Долина и поэт Сергей Гандлевский.
По информации израильского портала Newsru, Кенжеев умер в ночь на 26 июня в нью-йоркской больнице Lenox Hill Hospital после тяжелой болезни.
Бахыт Кенжеев родился 2 августа 1950 года в Чимкенте (Шымкент) в Казахской ССР. Он дебютировал как поэт в 1977 году в коллективном сборнике «Ленинские горы. Стихи поэтов МГУ». Также публиковался в «Комсомольской правде», «Юности», «Московском комсомольце», состоял в поэтической группе «Московское время».
В 1982 году поэт эмигрировал в Канаду, а в конце 2000-х переехал в США. Первую книгу стихов выпустил уже будучи в эмиграции. Большая часть его работ печаталась в российских изданиях и переводилась на другие языки. Кенжеев — автор более 20 книг стихов и прозы, дважды номинировался на Нобелевскую премию по литературе. Лауреат литературных премий «Антибукер», «Москва-транзит», Русской премии. В Казахстане получал премии журнала «Тамыр», Союза молодежи Казахстана.
РБК Life вспоминает некоторые произведения и цитаты Кенжеева. Использованы материалы «Forbes Казахстан» (2016 и 2018) и «Афиша Daily» (2020).
О происхождении
«В паспорте у меня написано, что я родился в Чимкенте, но мама меня всегда уверяла, что это произошло в Москве. Тайна эта покрыта мраком».
«Меня увезли из Казахстана трехлетним, я вырос в Москве, я русский поэт, моя мама русская, но я казах. Никогда не приходило в голову взять псевдоним и стать, к примеру, Борисом Карасевым. Мне замечают: «Ты же по-казахски не говоришь». А плевать, я так чувствую».
«Доживать, ни о чем не жалея,
даже если итогов (прости!)
кот наплакал. В дождливой аллее
лесопарка (две трети пути
миновало) спрягаешь глаголы
в идеальном прошедшем. Давно
в голове неуютно и голо,
о душе и подумать смешно.
Дым Отечества, черен и сладок,
опьяняет московскую тьму.
Роща претерпевает упадок.
Вот и я покоряюсь ему».
О том, как начал писать стихи
«Тогда [в школе] я писал веселые стишки, не очень серьезно. Я очень любил стихи, носился с ними, читал то, что было доступно советскому подростку: Вознесенского, Евтушенко, был еще у меня томик Северянина и томик Надсона».
«Я точно знаю дату [когда начал писать стихи всерьез]: это было 4 января 1969 года. Я получил путевку в профилакторий МГУ... Я взял библиотечное требование, которых потом наворовал огромное количество: в условиях бумажного дефицита в СССР это была невероятная вещь... А на оборотной стороне можно было писать. И вот я сел и написал стихотворение, а потом еще одиннадцать, получился цикл. Я стал самым счастливым человеком на свете».
«Куда плывет громоздким кораблем
летучий град в бессоннице осенней?
То в дерево, то в озеро влюблен,
небритый мой зеркальный собеседник
по-рыбьи раскрывает черный рот —
а я молчу и глаз не подымаю.
Так беззаботно радио поет.
А у него мелодия немая
на языке, и в горле белена —
корабль плывет, сирены молодые
сидят на мачтах, жизнь еще влажна
еще легка, еще она — впервые…»
О поэзии
«Зачем вообще существует поэзия? Чтобы примирить такие вещи, как красота, любовь, доброта, со смертью, страданием и обреченностью. Привести их в гармонию... Великая сила поэзии в том, что, несмотря на абсолютную безнадежность этих строк, они оставляют чувство просветления... Видите ли, смысл поэзии совпадает со смыслом религии. Он в том, чтобы выразить любовь. И как только в поэзии начинается ненависть, она перестает быть таковой».
«Я знаю, чем это кончится, — но как тебе объяснить?
Бывает, что жить не хочется, но чаще — так тянет жить,
где травами звери лечатся, и тени вокруг меня,
дурное мое Отечество на всех языках кляня,
выходят под небо низкое, глядят в милосердный мрак,
где голубь спешит с запискою, и коршун ему не враг.
И все-то спешит с депешею, клюет невесомый прах,
взлетая под небо вешнее, как будто на дивный брак,
а рукопись не поправлена, и кляксы в ней между строк,
судьба, что дитя, поставлена коленками на горох,
и всхлипывает — обидели, отправив бог весть куда —
без адреса отправителя, надолго ли? Навсегда…»
Об эмиграции, Канаде и США
«Меня очень долго мучали по мелким поводам, унижали по-мерзки, по-вредному... Когда все наконец было готово, мы с Лорой (первая жена поэта) отдали паспорта к ней на работу, чтобы нам оформили выездные визы. И вдруг издательство «Прогресс» потеряло их. Лорин восстановили за четыре часа, а мне пришлось начинать все сначала. Разумеется, никто ничего не терял, все это было сделано нарочно».
«...и вслух, стесняясь русского акцента,
прочесть статейку в «Тайме», где проценты
подсчитаны: едва не шестьдесят
из ста американцев верят свято,
что в воздухе — юны, подслеповаты,
голубоглазы — радостно висят
как бы игрушки с елки новогодней,
но — ангелы, прислужники Господни,
прекрасен снег рождественский на их
больших крылах, безгрешно и легко им,
но лишь один, угрюм и недостоин,
в вечерний час к душе моей приник».
«Мы много бедствовали... А потом я попал на русскоязычное «Радио Канада» и проработал там семь лет... Мы с Лорой прожили вместе больше двадцати лет и разошлись по обоюдному согласию. А с моей нынешней женой Леной мы познакомились в Москве. Она девушка очень американистая, говорит по-английски без акцента. Когда мы поженились, я предложил ей переехать в Канаду. А она отвечает: «Как же я перееду, если тут у меня работа, а в Канаде у меня не будет даже лицензии, тем более во франкоязычном Квебеке?» Лена юрист по профессии. В общем, через некоторое время я переселился [в Нью-Йорк]».
Об идентичности
«Я наполовину казах, наполовину русский. Казахским языком не владею, поэтому я, несомненно, русскоязычный писатель. И в Америке я русский. Там же не различают, еврей ты, казах или русский. Если ты говоришь на русском языке, значит, русский. В России я, конечно, казах. Мне трудно считать себя этническим русским, потому что я категорический противник великодержавности. Мне приятнее считать себя казахом. Казахстан — страна без претензий на мировое господство, и слава богу».
«Любому веку нужен свой язык.
Здесь Белый бы поставил рифму «зык».
Старик любил мистические бури,
таинственное золото в лазури,
поэт и полубог, не то что мы,
изгнанник символического рая,
он различал с веранды, умирая,
ржавеющие крымские холмы.
Любому веку нужен свой пиит.
Гони мерзавца в дверь — вернется через
окошко. И провидческую ересь
в неистовой печали забубнит,
на скрипочке оплачет времена
античные, чтоб публика не знала
его в лицо, — и молча рухнет на
перроне Царскосельского вокзала».