«Я это не специально». Как прошли последние дни Карла Лагерфельда
. Отрывок из новой книги о дизайнере, написанной его телохранителем
Издательство «ОДРИ» готовит к выходу книгу «Как дела, дорогой Карл?», написанную Себастьяном Жондо, телохранителем и личным ассистентом Карла Лагерфельда. Он впервые рассказывает все подробности о последних днях дизайнера, скончавшегося 19 февраля 2019 года от рака поджелудочной железы. С разрешения издательства мы публикуем отрывок, который, на наш взгляд, лучше всего раскрывает личность Лагерфельда: даже с острой болью он стремился работать над коллекциями, но все же не смог выйти на традиционный поклон по окончании дефиле — «впервые за все его 30 лет в Chanel».
Каждый вечер я измеряю Карлу давление и докладываю обоим его врачам. Они были доброжелательны со мной и говорили, что Карлу сильно повезло, что у него есть такой человек, как я, способный заботиться о нем.
В ноябре 2018 года все еще думают, что можно найти решение, чтобы противостоять болезни.
5 января 2019 года, когда я уже вернулся из отпуска, на час дня у нас намечено посещение Американского госпиталя. Накануне Карл отправил мне странное смс: «Я рад, что ты здесь. Не могу дождаться, когда ты придешь». Он никогда не писал ничего подобного. Когда я вновь вижу его, он сильно сдал. У него болит спина, он тяжело дышит и ходит с трудом. В госпитале ему делают укол и компьютерную томографию. Врачи опять дают надежду, назначая 2 новых протокола лечения. Я цепляюсь за эту соломинку. С недавнего времени его сообщения стали короче, и он не всегда отвечает. Часто вместо слов он просто шлет фоточки Шупетт.
Компьютерная томография показывает, что у него в легких полно воды, нужно ставить дренаж. Мы оба думаем, что направленная радиолучевая терапия, которую уже применяли для его лечения, может решить проблему со спиной. Вечером, когда я вернулся с острова Святого Варфоломея, устраиваюсь на ночь в комнате, примыкающей к его апартаментам в Американском госпитале. Только бы не упустить момент. Все обязательно наладится.
Через двое суток возвращаемся домой. Ужиная на набережной Вольтера, он говорит мне, что вообще-то с удовольствием съел бы фуа-гра от мамаши Ж. Я звоню ей и, не вдаваясь в объяснения, прошу приготовить блюдо. У него теперь почти не бывает аппетита, так что его желание фуа-гра дорогого стоит.
Приближается январский показ от-кутюр Дома Chanel. Мы ежедневно ездим в центр лучевой терапии, оттуда возвращаемся домой. Сложно видеть, как болезнь овладела всем его телом. Даже если лучевая терапия крайне направленная, от нее все равно страдает кишечник и вся пищеварительная система. Накануне дефиле Карл вплоть до последней минуты работает в Доме Chanel. Он по-прежнему убежден, что поедет в Гран-Пале, где дважды, в 10 утра и в полдень, будет демонстрироваться коллекция Chanel, и даже попросил разбудить его пораньше. Утром звонит мне и говорит, что сдается. Тело измучило его, и он не может выйти из дома. Я звоню в Chanel и предупреждаю, что Лагерфельда не будет. Несмотря ни на что, я до последнего мгновения жду его внизу, в доме на набережной Вольтера, в надежде, что он сможет поехать хотя бы на второй показ. Но Карл не спустился. Впервые за все его 30 лет в Chanel. Под стеклянным куполом Гран-Пале, не вдаваясь в детали, в микрофон объявляют, что по окончании дефиле Карл приветствовать публику не выйдет.
Зрители и журналисты в шоке.
На следующий день, вопреки всем ожиданиям, Карл приезжает в Дом Chanel и работает с Виржини. Мы даже проводим фотосессию. По всему Парижу, в прессе, по телефону, интернету — как только возможно — расползаются слухи. В Chanel не паникуют.
Через месяц Карл, следуя многолетнему ритуалу, должен выйти в сопровождении Сильвии Фенди после итальянского дефиле в Милане. В виде исключения на этот раз команда Дома Fendi переместится в Париж, в Студию 7L, чтобы подготовиться к миланскому дефиле, которое должно состояться в феврале. Нужно же как-то приспосабливаться.
Вместе с Бруно Павловски мы приняли решение усилить охрану перед домом Карла, так как уже начинают появляться папарацци. Один из них, с которым у меня завязалось приятельство, предупреждает меня. «Меня там не будет, — сказал он, — но приготовься: они скоро придут». Я помогаю Карлу перемещаться, порой просто закидывая его себе на плечо. Ему очень трудно ходить — боль постоянно пронзает спину. Ни он, ни я не хотим, чтобы кто-то это увидел.
Состояние Карла быстро ухудшается, он дышит с трудом и порой звонит ночью по нескольку раз. Я выхожу из своей квартиры на улице Лилля и иду на набережную Вольтера навестить его. Массирую ему спину, помогаю привести себя в порядок. Л. подталкивает меня к этому; мне страшно, но она права. У меня никогда не было близких отношений с родителями, и я не знаю, как делаются такого рода вещи. По причине его и моей стыдливости и того, что я, вообще-то, по природе молчун, мы, признаться, мало разговариваем. И точно не говорим о физиологических трудностях. Иногда болтаем о наших котейках. Карл подарил мне кошку породы саванна, которую я назвал Блю. Та, что была до нее, — Мину, беспородная кошка, — жила у меня с 2007 года и в конечном счете оказалась за столом Карла.
Целыми днями я не отхожу от него. Прогнозы очень плохи, но еще есть капля надежды. Лучевая терапия истощает его, он очень устал, теряет аппетит.
В четверг 14 февраля звоню врачам, так как вижу, что Карлу очень трудно дышать — труднее, чем обычно. Устраиваюсь в госпитале рядом с ним. Перед дверью его апартаментов размещаю постоянную охрану. Карл теперь совсем почти не отвечает на сообщения, но не хочет об этом говорить. Только Бруно Павловски, глава модного бизнеса Дома Chanel, знает, насколько серьезна ситуация. Карл хочет узнать, когда можно будет выйти из больницы. Он надеется, что в ближайшие выходные. Из- за прерывистого дыхания ему тяжело говорить. На 18 февраля арендован самолет до Рима — там Карл должен подготовить дефиле Fendi, которое состоится в Милане уже через несколько дней. Он изъясняется путано, но через ускользающее сознание просит меня отправить сообщение своей итальянской команде. Я протягиваю ему блокнот, бумагу для рисования, карандаш, записываю его указания на iPhone, передаю, перевожу... Сильвия Фенди — одна из последних, с кем он поговорил. Юмора он, кстати, не потерял. Замечаю, что у него похолодели руки. И он произносит фразу, в которой весь Карл и то, насколько его желание упорно работать превалирует над всем остальным: «Скажи им, что я это не специально».
Когда я говорю ему, что сегодня он выглядит лучше, чем вчера, он отвечает: «Хуже, чем завтра». И добавляет: «Мне осточертело безделье».
Один из врачей намекает мне, что не совсем понимает, что происходит. Он хочет положить Карла в реанимацию и исследовать его легкие, заполненные водой. Я чувствую, что анестезиолог напряжен. Карл просит у меня бумагу и что-то пишет.
Я не могу войти в палату реанимации, но хотя бы вижу Карла. Врач смотрит мне прямо в глаза: «Я думаю, он не продержится эту ночь. С ним что- то не так, я не имею права впускать тебя туда, но он постоянно просит, чтобы ты пришел». А потом добавляет: «Иди, иди к нему». Я опустошен. Подхожу к Карлу. Он говорит мне: «Все неправильно, мне слишком больно. Пожалуйста, сделай что-то, чтобы мне стало легче». И это говорит он — Карл, который никогда не жалуется. В палате холодно, он заледенел. Его увозят в другую, где он будет под постоянным наблюдением, потому что снова нужно дренировать его легкие. Франсуаза, которая ухаживает за Шупетт, оставшейся в госпитальных апартаментах Карла, тоже здесь. Мы изо всех сил стараемся скрыть от медицинского персонала, что притащили в больницу кошку.
Восемь вечера. Лоран, один из лучших моих приятелей, который живет в Нейи, звонит мне и предлагает привезти чего-нибудь поесть. Он, конечно, всего не знает. Набираю Бруно Павловски и говорю, что ситуация накаляется. Бруно успокаивает меня. В тот вечер я сплю один на своей кровати, в комнате, примыкающей к апартаментам Карла. Сам он в палате, заставленной медицинским оборудованием. Медсестра сняла с него кольцо, у него сильно отекли пальцы. Я убираю его вместе с остальными вещами. Карл подавленно шепчет: «Все-таки это глупо: иметь три Rolls-Royce и закончить свои дни в никудышном месте вроде этого». Это будут его последние слова мне.
Я прошу Франсуазу оставаться рядом с ним, пока мы с Лораном сходим поесть. Охранник Секо, молодой гигант, постоянно сторожит у двери. Вернувшись в палату, я отпускаю Франсуазу. Карл дремлет, я остаюсь у его кровати до часа ночи, а потом, сжираемый тревогой, иду в его больничные апартаменты, чтобы поспать несколько часов. В 6 утра возвращаюсь к изголовью. Секо за ночь не сдвинулся с места, он докладывает мне, что видел, как в палату входил врач и очень громко разговаривал с Карлом. Я возвращаюсь и здороваюсь с Карлом. Не отвечает. Я касаюсь его руки. Не реагирует. Он дышит, но его глаза закрыты. В 7.30 заходит профессор Хайят. По его лицу все понятно. Я начинаю рыдать. Спрашиваю, что можно сделать. Хайят решает перевезти Карла в его апартаменты. Звоню Бруно, Виржини и Эрику, прошу их срочно прийти. Звоню Л. Прилетают Виржини и Эрик. Не отхожу от Карла. Меня словно варят заживо. Слышу прерывистый всплеск дыхания. Отправляю Виржини и Эрика в соседнюю комнату и, не отходя от Карла, зову медсестру. Она говорит, чтобы я взял Карла за руку.
«Зачем? Зачем, он что, уже умирает?»
«Возьмите его за руку. Это все».
Это все. Карл здесь, передо мной, — и он ушел.
Я выхожу и говорю Виржини и Эрику: «Все кончено».
